Бирюкова Галина Васильевна. Родилась в 1923 году. Ефрейтор. Служила в 995-м стрелковом полку 293-й стрелковой дивизии. Награждена ор¬деном "Славы" III-й степени. Медалью "За боевые заслуги". Участник освобождения Крыма и Прибалтики, боев за Восточную Пруссию.

Данные военкомата

БИРЮКОВА Галина Васильевна, род. 1923. Ефрейтор, 995-й сп, 263-я Сивашская сд. Награждена орденом Славы III ст., медалью «За боевые заслуги».

Информационный портал «КНИГА ПАМЯТИ САРАТОВСКОЙ ОБЛАСТИ»

Бойцы вспоминают минувшие дни

В одном из последних номеров нашей газеты опубликовано письмо Н.Кванинской, которе хранится в средней школе № 96, в архиве музея 100-го батальона ВНОС и 243-го артдивизиона. Свои воспоминания прислала юным следопытам и подруга Нонны Кванинской – Галина Бирюкова, проживающая ныне в Самаре.

…Меня дети иногда спрашивают, была ли я ранена? Нет. Была лишь контузия. И дело видимо в том, что я, как говорят, родилась под счастливой звездой, т.к. меня не только от ранения, но и от смерти спасал слепой случай. И не раз. Другой же погибает на фронте в первый день боев, а некоторые – еще на пути на фронт.

Хорошо помню случай на Калининском фронте в 1942 году. Ранним зимним утром я выскочила из землянки умыться. На мне была лишь легкая меховая безрукавка (мы ее надевали под шинель, когда было не так уж морозно, в морозы носили шубы) и шапка. Умывались снегом. Я была в брюках, а ноги второпях без портянок сунула в валенки. Видим: фашистский самолет кружит, но высоко, явление это нередкое. Я отбежала подальше, и только собралась умываться, как вдруг надо мной падает бомба. Я знала, что падает надо мной, значит упадет в стороне. Затем грохот. Я оглянулась и похолодела, шум в ушах. Меня засыпало снегом, землей. Вместо землянки – дымящаяся яма, кто в ней был – погибли. Две поварихи, два санинструктора, а двое были в ротах – только что ушли почти вместе со мной. Задержись я в землянке на 3-5 минут, меня не было бы в живых. Контузия моя была нетяжелая, но долго я плохо слышала, а сначала не слышала совсем.

Другой случай произошел в Харькове в 1941 году. Я и Нонна Кванинская (Н.В.Плотникова) отпросились в город (наш 243-й артдивизион стоял недалеко от Харькова в лесу). С утра было тихо, немцы не подавали признаков жизни, а нам почему-то уж очень хотелось побывать в Харькове. Доехали на пригородном поезде, там езды минут 20. А потом началось! Самолеты немецкие налетели на город тучами (между прочим, звук немецких самолетов резко отличается от наших: мы, ночью, не видя их, по звуку определяли, что это летят фашистские стервятники). Короче, перед нами встал вопрос: как же нам добраться до своей части невредимыми и в срок? Увольнительную дали на несколько часов, а дисциплина была «железная». Кое-как перебежками добрались до вокзала. Фашисты уже отбомбили, и мы надеялись, что подправят пути немного, уничтожат результаты бомбежки, и поезд пойдет.

Забрались мы с Нонной в вагон пригородного поезда. И вдруг завыла сирена, раздались разрывы бомб, земля задрожала. Шум, грохот, крики людей, плач детей и взрослых. Мы с Нонной оцепенели. В вагоне все полезли под сиденья, т.к. стекла сыпались из окон. Я глянула на Нонну: она сидела как каменная. Мы не решались лезть под сиденья. Стыдно, действительно, мы же солдаты. Но мысленно я бы с удовольствием врылась в землю, не то что под лавку. Кругом горели составы, которые были нагружены не только людьми, но и скотом. Все горело. Остро пахло жареным, точнее паленым мясом, шерстью. Ревел скот. Отчаянно кричали люди. Я сидела и думала, что, если будет прямое попадание, погибнем... Нет, может быть, и выживем. Надеялись, можно сказать, на чудо. И это чудо совершилось. Когда, отбомбив, фашистские самолёты улетели, и мы вышли из вагона, перед нами открылась страшная картина. Только наш состав мало пострадал, и особенно наш вагон.

До части добирались всю ночь пешком по шпалам, так как иного пути не было. Железная дорога была сильно разрушена. А в дивизионе горевали, т.к. мы не явились вовремя, думали, что мы погибли при такой яростной бомбежке Харькова.

И еще один случай врезался мне в память на всю жизнь. В школьные годы моим любимым писателем был Николай Островский. Его жизнь, а она, как вы знаете, показана в судьбе его героя Павла Корчагина, была для меня примером. И я следовала его примеру: не искала легких путей, а наоборот считала: раз я комсомолка, то мое место там, где труднее, поэтому я и добивалась, не взирая ни на что, почти с первых дней войны своего места на фронте. И вот опять же с Нонной Кванинской нам пришлось некоторое время ухаживать за ранеными в госпитале под Харьковом. У меня в палате лежал контуженный солдат. Он был очень тяжело болен, лежал неподвижно, не мог есть и не реагировал ни на что. Его называли «неизвестный», т.к. его подобрали без документов, признаков жизни он не подавал. Это был по виду вылитый Николай Островский, прикованный недугом к постели: так же худ, с таким же безжизненным взглядом. Я почти не отходила от кровати солдата, забывала поесть, попить, поспать. Разжимала ему зубы, чтобы влить лекарство, варенье, сгущенное молоко. Переворачивала его, чтобы не было пролежней. В общем, старалась выходить его.

Однажды к нам поступил раненый танкист. Несмотря на тяжелое ранение, он находил в себе силы балагурить, а когда перекисью промывали страшную рваную рану на бедре, даже пел. И вдруг стал умирать. Это было так страшно! Страшно от того, что умирал он мучительно и долго. Я стояла у окна своей палаты и беззвучно плакала. Была ночь. Плакала от своего бессилия помочь, от ярости к фашистам и считала, что никто не слышит и не видит моих слез.

Потом я подошла к койке «неизвестного», села на краешек, и зябко повела плечами. Видимо от расстройства мне стало холодно. И вдруг вижу: поднимается рука моего «неизвестного» и тянется ко мне. Он же был недвижим! В руке солдат зажал конец пикейного одеяла. Он хотел укрыть меня, чтобы я не мерзла. Он все видел, все понимал, оказывается, но не мог этого показать, а здесь, понимая отчего я плачу, зная, как я самоотверженно ухаживала за ним, нашел в себе силы позаботиться и обо мне. Я после этого случая стала еще больше проявлять внимания к нему, так хотела поднять его на ноги.

Но вот приказ. Госпиталь эвакуируют в Омск, фашисты наступают, наши части отходят. Я, Нонна, Софья Хин настояли на том, чтобы нас оставили здесь, не отсылали в тыл. И после этого мы попали в 243-й дивизион. Тяжело раненых отправили первыми партиями, в том числе и моего «неизвестного».

Позже мы узнали, что фашисты разбомбили санитарный поезд. Видимо, мой «неизвестный» тоже погиб. Он же был совершенно беспомощным. Хотя, как знать? В войну конвенция была одна во всех странах: раненых не трогать, но фашисты и здесь ярко показали свое звериное обличье, санитарные поезда они старались так же уничтожить, как и обычные воинские эшелоны. Но память об этом «неизвестном» сохранилась у меня на всю жизнь. И как бы я хотела, чтобы он тоже остался жив. Ведь чудеса на войне бывают!

Миронова Т.Бойцы вспоминают минувшие дни (о Бирюковой Г.): к 50-летию Победы/Т.Миронова//Перекресток России. – 1994.- 5 ноября. – С.4.

…Для Галины Васильевны Бирюковой фронт – понятие очень конкретное. В 1943 году она обеспечивала воинское подразделение связью в осажденном Севастополе. А затем прошла фронтовыми дорогами вместе со своими однополчанами до Кенигсберга. Отважная связистка удостоена за ратные подвиги орденов Славы 3 степени и 5 медалей. Сейчас Г.В.Бирюкова работает машинистом компрессорной установки в локомотивном депо. Два ее сына стали офицерами и достойно несут службу.

Лысенков В. Праздник Победы в Ртищеве/В.Лысенков//Путь Ленина.- 1977.- 11 мая.- С.1.

…Боевые ордена имеют также 9 женщин – участниц войны. Среди них А.П.Якунина, бывший врач железнодорожной больницы, заведующая детскими яслями № 2 В.Н.Ряшина, Г.В.Бирюкова из локомотивного депо

Шкителев Д. Славные сыны Отчизны/Д.Шкителев//Путь Ленина.- 1976.- 21 февраля.- С.4.